[Monarchia]

Автор:Monarchia
Название:"Цветочек"­
Жанр: романс, Plot bunny, ангст
Перинг: Пруссия\Венгрия, Австрия\Венгрия, Люксембург\Бельгия
Саммари: Дело происходит в 1920 году. Немного истории в виде фика. И много фика в виде истории.
Дисклеймер:Все права на героев принадлежат Химаруйе-сан
Фендом: Axis Powers Hetalia
Предупреждение: что-то в этот раз я от души написала, много буковок.

Мы сидели за столом, заваленным картами, планами, записями. Соседи с ножами наготове. Пепельницы переполнены, карты разрисованы, чашки пусты. Сидели далеко не первый час, обсуждая тонкости политических дебрей. Бельгия строго посматривала на Люксембург, готовая в любой момент дать понять, где следует закрыть рот. Германия устало морщился, допивая третью чашку кофе. Австрия сидел на стуле, как подобает настоящему интеллигенту: прямо, не сутулясь. Я мечтал о завершении этого фарса, но руководил этим хороводом не я, а, следовательно, не мне его завершать.
Австрия резко выделялся из нашего круга- манеры, речь, характер, внешний вид- все было отличным от нас. Всё-таки романо-германские страны не должны быть такими изнеженными. Даже Эмма, которая была единственной феминой в нашем кругу, не представляла собой кокетливую барышню. Она всегда была в меру сдержанна, пила наравне с нами, была немного груба, но очень дисциплинированна. Если бы не её пристрастия к шоколаду и тюльпанам, я бы вряд ли когда-нибудь увидел, как она улыбается. Она довольно красивая, но слишком уж боевая. Такие женщины подчиняют.
Холл прекратил свою речь, глядя на девушку, подошедшую к Австрии.
-Что это за цветочек?- я сам не понял, когда сказал это. Сорвалось само. Действительно, у неё в волосах цветы. И на фартуке. И на подоле платья. И цвет глаз цветущей зелени. Словно весна ворвалась в наш сугубо деловой разговор.
-Это Элизабет, моя жена- Австрия самодовольно улыбнулся. Чертов эстет.
-Я бы и сама могла представиться, Родерих,- она строго взглянула на супруга, и, резко изменившись в лице, улыбнулась всем присутствующим,- Рада знакомству.
Люксембург ухмыльнулся, метко бросив:
-Подкаблучник.
Эмма, бдительная и строгая, наступила ему на ногу, что было скрыто от моих глаз, но ясно по выражению лица Андриана.
-Кто бы говорил,- Запад не удержался от комментария. Да, это семейное.
Венгрия собрала на поднос все чашки и пепельницы, взглянула на нас, прежде чем закрыть ногой дверь, и исчезла в дверном проеме.
Холл счел наше собрание законченным, и мы наконец-то стали расходиться по домам. Родерих молча удалился в свой кабинет, закрыв дверь на ключ.
Андриан и Эмма спускались на первый этаж, их уже ожидали. Холл собирал карты в папку. Ещё бы, он не терпит беспорядка.
Меня что-то подмывало отыскать Цветочек в дебрях дома. Не знаю, что руководило мной в тот миг. Я понимал довольно отчетливо, что если сейчас найду её, меня никто не застукает. Ведь её благоверный муж погружен в Моцарта, ему не до смертных, разгуливающих по коридорам его обители.
Стараясь не срываться на бег, я делал вид, что рассматриваю картины, развешанные по стенам в пафосно золоченых рамах. Какая безвкусица. Аж тошно.
Я нашел её неподалеку от кухни. Чашки мерно звякали, стукаясь о хрусталь пепельниц. Немного задумчивая и капельку дерзкая, это видно по глазам.
Не спорю, я всегда любил женщин, не особо придираясь к цвету волос или глаз. Но почему-то в тот день я осознал, что люблю русых бледнолицых худощавых девочек с зелеными большими глазами, тонкими запястьями, в платьях простого кроя, без прически или макияжа.
-Элизабет?
Когда она взглянула на меня, я смог рассмотреть её получше. Сидя далеко от двери, я не сразу заметил, какая она молоденькая. Совсем девчушка, лет семнадцати. Но, учитывая всю манерность и чинность, что таились в её жестах, я не смог бы сказать сразу, сколько ей лет.
Австрия конечно тоже не старик, но он старше своей пассии лет на семь-восемь. Даже эстеты любят лолит.
-Вам что-то нужно?
-Меня зовут Гилберт. Я бы хотел спросить у вас…
Она явно нетерпелива, по взгляду видно, как она не любит ждать.
-Так что вам хотелось спросить?
-Я никогда вас не видел. Давно вы женаты с Родерихом?
Она взглянула на меня из-под челки, такая крохотная, и улыбнулась краешками губ, оставляя взгляд по-прежнему немного едким.
-Мы женаты уже несколько лет. Просто, видимо вы не частый гость в наших краях. Вы, наверное, уже должны уезжать, вы ведь занятой человек.
Мило. Она пыталась спровадить меня самым елейным тоном.
-Да, мне пора. Ещё увидимся, Цветочек.
Так я познакомился с Элизабет. Она имела свойство меняться на людях. Всегда приветливая и доброжелательная в кругу нужных ее супругу людей, она, оставаясь со мной на краткие мгновения, становилась на редкость ироничной. Она блистательно парировала, примечая с сарказмом самые тонкие подробности, которые замечала. Она была обаятельна и злопамятна. Мы все время ссорились, даже не будучи друзьями. Но меня прельщала эта маленькая выскочка, остающаяся в тени своего мужа. Она умела посмеяться надо мной так, что кроме меня никто не замечал её издевки. И, кажется, я все больше был очарован ею.
Она каким-то таинственным способом подружилась с Эммой. На наших собраниях Бельгия часто сидела рядом с Цветочком и болтала о женских глупостях. Оказывается, Эмма умела кокетливо смеяться над аристократическими анекдотами и мило улыбаться как маленькая девочка. Я понимающе глядел на Андриана, с упоением смотрящего на Бельгию, но старающегося скрыть это за маской угрюмости. Слишком уж я хорошо понимал его в этот миг. Сам был похож на исполина.
Как оказалось, Элизабет, была не только «серым кардиналом» Австрии, как я подумал вначале. Она не брезговала оружием, легко и с удовольствием доставая меч из ножен. Я этим впоследствии воспользовался.
Я звал её на дружеские спарринги в фехтовании. Конечно, я был гораздо привычнее в поединках на старых добрых мечах, а не на этих французских иголках, но в этом была своя прелесть. Поначалу я думал, что могу поранить Цветочек настоящим мечом, но как оказалось, она была не из робкого десятка.
-Туше!
Тяжело дыша, она снимала левой рукой маску, а правой продолжала держать рапиру, острие которой было нацелено прямо мне в сердце. Каждый раз, когда я проигрывал, она снимала маску, чтобы взглянуть мне в лицо. Её растрепавшиеся кудри мягко ложились на плечи, глаза победоносно сияли, а улыбка озаряла лицо. Ради такого поражения стоило проиграть.
-Ты отвратительный фехтовальщик, Гилберт.
Она бросила мне этот укор напоследок. Но меня, как обычно при одном взгляде на неё, что-то подбило совершить шалость. Я взял в руку рапиру, и легко взмахнул ею один раз.
Она обернулась на свист и обнаружила, что бретельки её платья разрезаны. Секунда, и она стоит передо мной в подъюбнике и корсете.
-Что ты творишь, бесстыдный хам?
Она пыталась своими худощавыми руками скрыть всю белизну нежной кожи грудной клетки, утаить соблазнительную ямочку посреди ребер тонкими пальцами. Её лицо заливалось здоровым румянцем, а взгляд был полон злобы и смущения.
С тех пор она разглядела во мне потенциальную угрозу. Она сторонилась меня, используя глупые отговорки. Но я хотел её видеть. Может быть, чтобы разозлить своим присутствием, может – чтобы утолить свое необъяснимое желание повидаться с ней. Я к тому времени ясно осознавал, как манящи были для меня её черты. Я забывался, думая о юной Элизабет, которая цвела на моих глазах все ярче.
Один раз, на дне рожденья Родериха, мне удалось заманить её в ловушку. Она стояла в темно-изумрудном платье, подчеркивающем все прелести молодого тела. Её пухлые бледно-розовые губы были манящими, её взгляд сочетал в себе испуг и строгость, с едва заметной поволокой. Она в смущении касалась своих русых кудрей.
Я запер нас в кабинете её мужа-именинника, который, ничего не подозревая, сидел за столом с многочисленными гостями этажом ниже. Ничто не могло помешать мне, хоть не на долго, воплотить свои сокровенные мечты. Хотя бы самые невинные.
-Гилберт, выпусти меня. Ты не понимаешь, что делаешь.
Она смотрела прямо мне в глаза, из-за чего ей приходилось задирать голову. Она боялась быть застуканной со мною в кабинете её мужа. Она не хотела быть пойманной за изменой.
-Всё, Цветочек. Тебе некуда от меня прятаться.
Она пыталась отстраниться от меня, но за её спиной стояли книжные полки. Она не могла убежать от меня. И я этим воспользовался.
В тот день я получил то, чего так давно хотел. Я почувствовал всю теплоту и мягкость её припухших детских губ. Я крепко держал её, вырывающуюся и дико смущенную, за талию. Я вдыхал её запах, напоминающий мне о чем-то давно забытом. Я жадно целовал её, словно я впервые после долгого бега пил колодезную чистую воду.
Я понимал всю серьезность своего поступка. Понимал, к чему может привести мое дерзкое поведение. Сейчас она вырвется, сбежит по ступеням и расскажет мужу, что с ней сотворил подлец-Гилберт, думал я. И начнется война, самая настоящая.
Но она снова опровергла мои ожидания. Она прекратила свои попытки освобождения и просто обхватила меня руками за плечи.
Меня шатало как на корабле от этого пьянящего чувства близости. В голове звенело как после добротного вина. Во мне росло напряжение, опасение быть замеченными, волнение за мой Цветочек, который я мог нечаянно сломать. Она была немного застенчивой и трепетно нежной в тот раз. Она снова открылась мне неизведанной гранью.
Элизабет в тот чудной день стала моей маленькой тайной, которую я хранил у самого сердца, под строгой формой и презрительной ухмылкой. Я сбегал от всех дел на встречу к моей хрупкой маленькой подруге. Я искал возможность увидеть её каждый день. Пробирался к ней в окно. Присылал полевые цветы, которые она любила больше плебейских роз, которые дарил ей муж. Увозил её тайком, под предлогом визита к Эмме. Оставаясь наедине, целовал каждый сантиметр тонкой кожи, на которой слишком легко оставались синяки.
Я был опьянен ею, слишком сильно. Не мог себе представить, что же будет дальше. У нас не было будущего - только сладостное прошлое и боязливое настоящее. Она устала жить во лжи, которая была нам на благо. Она не смогла стерпеть обмана, который мы сами придумали для всех. Она не смогла даже лично со мной попрощаться.
Сначала я был раздавлен и зол на нее. Я хотел услышать от неё хоть какое-то объяснение, чтобы проигнорировать его и запереться с ней вновь, от всего мира, выкинув ключ, чтобы нас никто не нашел. Я много пил в то время, а потому стал особенно раздражителен.
Эмма, которая скорей всего знала обо всем, что связывало меня с Элизабет, лишь сочувственно вздыхала и просила меня постараться прийти в норму. Всем в глаза наверняка бросалась моя раздраженность и подавленность. Но я списал это на трудности в экономике.
Потом мне стало проще понять Цветочек. Наверное, она поступила во многом правильно, оставив мне прощальную записку. Мы и не должны были затевать все это. Мне было одновременно сладко и горько думать о ней. Я хотел увидеть её, но понимал, что сорвусь и начну целовать её, наплевав на окружающих. Старался работать и забыть. Забыть и работать. Не вышло.
Сейчас, спустя несколько месяцев, я уже не так отчетливо вспоминаю каждую её черточку. Время уносит от меня её образ. Может быть, по прошествии нескольких месяцев, я почти забуду глаза цвета свежей весенней зелени тополей.
В дверь навязчиво стучат, требуя, чтобы я поторопился. За окном льет как из ведра. Я открываю дверь и не верю глазам: на пороге стоит она- в плате простого кроя, в намокшем плаще, с тяжелыми от воды мокрыми кудрями, с болезненно-бледной кожей, прохладной от дождя. Она смотрит на свои туфельки, испачкавшиеся и давно переставшие быть сухими.
-Прости меня, Гилберт. Я могу войти?
­­
В тот день Австро-Венгрия прекратила свое существование.